***

По эталонам меряем невроз
и даже время - связка сухожилий,
единственно волнующий вопрос -
в размерности и полноте усилий.
Да пустяки, первично не яйцо,
не курица, тем более живая,
а брошенный небрежно прям в лицо
надкушенный бифштекс в буфете рая.
Официант, здесь кухня ни к чертям,
нет сочности и остроты эстета,
жующим втихомолку двум третям
не до истерик звучного фальцета.
Да будет день и будет звон и треск
опор мостов, ведущих к центрифуге,
и будет гром и будет даже блеск
в глазах совсем синюшного пьянчуги.
Да что о нём, там выдача с утра,
у проходной в раю всегда их кучи,
на вынос, без стакана, из горлА,
из близлежащей разъярённой тучи.
На опохмелку, для затравки, в мозг
нальют нектар с ядами вперемешку,
и сине-голубой небесный воск
заплачет горько в горькую усмешку.
Пойдут крушить несозданное в срок,
ломать всё то, что в мыслях и в рисунках,
заставят бросить прямо тут у ног
оставшееся впрок в заплечных сумках.
Официант, зажгите свечи в зале,
не виден пыл, не виден и сюрприз,
сюда пришли и те, кого не звали
и даже те, кто шёл упорно вниз.
Да будет день и будет гром литавр,
не колокольный, не сусальный боем,
уставший до измотанности мавр
уходит не пророком, а изгоем.
Вы дирижёр - смените партитуру,
здесь нет хоров, оркестр вдребень пьян,
измотанную собственную шкуру
меняют повседневно на стакан.
Тут только соло, хрипло и всерьёз,
с разбивкой эпизодно и на вынос,
позеленевший медный купорос
"Бордо" заменит, или, скажем, "Гиннесс".
Не в моде опера, не в моде даже рок,
здесь шепчут на ухо, или кричат вдогонку,
и кто-то ошалевший, но не Бог,
пускает жмых буфетный в перегонку.
И капает холодная вода,
кристальная до одури, до лоска,
и зажигает кто-то иногда
свечу из сине-голубого воска.

Баллада о вещих птицах.

За словами в погоню - догонишь, а может не надо,
а тревогой-травой дальний путь прорастает уже,
сверху птицы поют - это блажь, озорство и надсада,
но не слушаешь их, погоняя в слепом кураже...

Где бы здесь отмолиться, да так чтоб до ручки, до края,
чтоб уже до последней, до знойкой, изломной черты,
чтобы звон колокольный по нервам стегая, стегая,
рассказал - кто такой и что стОишь, наверное, ты ...

Где-то ближе к концу птица Сирин назойливой песней
отвлечёт, будто к краю сгоняя, гоня лошадей,
может кто-то смолчит и глаза закрывая, хоть тресни,
наиграется вдоволь в уступчивых, глупых людей ...

Кто-то сразу стреножит, на путы пойдут и рубахи,
перетягивать вены, смотри, до упора не смей,
и накаркает Феникс - остались минуты до драки
и часы до потери и прОводов лучших друзей ...

Что с гитарою делать, последней уже, семиструнной,
все семь струн - это семь перетянутых связанных чувств,
все семь нот и цветов, от слепящей палитры до лунной,
но уйдёт из-за шторма корабль намеренно пуст ...

Что-то стало не так - незаметно, умышленно, громко,
отошёл горизонт, или это шельмует неон,
не налита с усмешкой прощальная горькая стопка,
только птица заплакала горько по нам - Алкион....

И как будто нарочно приходят червлённые тучи,
пыль в глаза от прибрежных бунтующих дюн,
прилетает с востока по души, по наши, до кучи
смертоносный и вещий пророк Гамаюн ...

Где бы здесь отмолиться, да так чтоб до ручки, до края,
чтоб уже до последней, до знойкой, изломной черты,
чтобы звон колокольный по нервам стегая, стегая,
рассказал - кто такой и что стОишь, наверное, ты ...

Эти птицы в раю понапрасну поют и пророчат,
кто-то кинет монету в подставленный сбоку картуз,
не разбудит с утра непроспавшийся с одури кочет,
и не ляжет бубновый пророческий туз ...

У портовых ворот в спешке брошены блАжи и кони,
и надсадно кричат чайки, словно бросая к чертям,
не осталось уже смысла в этой пропащей погоне,
а пророчество сбылось, но как-то уже пополам ...

Этим птицам не нужно, чтоб их позабыли в горячке,
всё намеренно просто - и это навязчивый сон,
бьётся Феникс в туманной пророческой спячке,
тихо Сирин поёт, ну и плачет смешной Алкион ...

Где бы здесь отмолиться, да так чтоб до ручки, до края,
чтоб уже до последней, до знойкой, изломной черты,
чтобы звон колокольный по нервам стегая, стегая,
рассказал - кто такой и что стОишь, наверное, ты ...

Михаил Анмашев.