***

Корявыми ручьями льётся небо, пронзительно выслушивая всхлипы,
и между струй в щемящем стиле степа - чалмы, тонзуры, митры, лавры, кипы ...
Да, что хранить, когда уже костяк пропитан неуслышанным, не целым,
и лучший степ - железом на костях в магическом кругу, черчённом мелом ...
Да бросьте, и виновных уже нет, а спавшийся стоИт, но одиноко,
весёлый, отжигающий скелет за бестелесность отмотал три срока ...
Пустоты лаконичны и строги, и хруст костяшек сцепленных ладоней,
опять поднялись все не с той ноги для степа отжигающих агоний ...
Да ладно, кто-то слышал, что сказал неугомонный в танце проповедник,
а этот спящий в полудрёме зал сменил молитвенник на кухонный передник ...
Да, где-то слово бродит в пустоте, толкаясь о шкафы, да и кровати,
а на кроватях радуют не те, да и пришли не вовремя, некстати ...
Пустоты оглушительны в телах, за резкостью движений - только эхо,
и силы нет в опущенных крылах под градом изнурительного смеха ...
За плавностью движений - клавесин, напевная читабельность Вивальди,
и вылетают слабыми - без сил, со звуками, которые бескрайни ...
За бестелесность платится вдвойне - почём сейчас душа на распродаже,
а тело пригодится на войне в дымящем и горящем антураже ...
Просвечивает души не рентген, не исповедь, а только сила соло,
и предлагают за-душу взамен эпитеты словесного гандбола ...
И проповедь, наверно, новодел, покаявшийся снова опечален,
и разукрашен страстью беспредел в отчаяньи, поту и визге спален ...
Ах, это небо, видевшее всё, от твёрдости его - блескучесть лысин,
и снизу припекает - горячо, а сверху лишь одна холодность писем ...
Ковровая дорожка в стиле радуг, от пагод до пещерных алтарей,
ну, кто, скажите, до тех истин падок, открывшихся в рисунках лагерей ...
Какие ноты, сжавшийся оргАн, выплёскивавший воздух поневоле,
а небо грозовое, как экран, расплёскивавший водопады боли ...
Попроще жест, галантностью манер, указываем место на галёрке,
а в этом споре символов и вер лишь перепевы, пересуды, толки ...
Да бросьте, кто сказал, тот не осудит, а промолчавший выдаст за своё,
ах, это небо - вспомнит и забудет пророческое явное враньё ...
Как на параде, судорогой ног, зловещим и улыбчивым оскалом,
рассудит тот, кто, если и не бог, но с яростным и сладостным накалом ...
Ухваткой запирающихся губ, поджатых неосознанно и строго,
и в ритме степа - гулкость медных труб ... последнего несказанного слога ...