Уйдут, бросив нас печали и гонки, полуденным солнцем поставят печать,
и выкрики в спину пронзительно звОнки, и ночь перемен не надо встречать,
надев шутовской острый кверху колпак, и только представив, что стал капуцином,
тупик - это тоже дорожный бардак, пора разобраться уже, как мужчинам ...
И жарит волной в ритме раннего свинга, и плещет на дно червлёный бурбон,
парад-алле принял подобие ринга, и дурь возгоняется пламенем в гон,
сужается круг, сжимается плоскость, и брошен в лицо букет хризантем,
проявлена суть, мишурность и броскость - трёх скрученных, вырванных в памяти гемм ..
И рубит неистово, с хрипами, с жаром не скульптор уже, а простой камнетёс,
три геммы, три геммы, три геммы пожаром, который под аркой триумфом пророс,
но как же прекрасна в закате Аскона - мансардами снов, приютами грёз,
и чёрный, как ночь, обелиск полутона и искрами жизни Аннетиных слёз ...
и выкрики в спину пронзительно звОнки, и ночь перемен не надо встречать,
надев шутовской острый кверху колпак, и только представив, что стал капуцином,
тупик - это тоже дорожный бардак, пора разобраться уже, как мужчинам ...
И жарит волной в ритме раннего свинга, и плещет на дно червлёный бурбон,
парад-алле принял подобие ринга, и дурь возгоняется пламенем в гон,
сужается круг, сжимается плоскость, и брошен в лицо букет хризантем,
проявлена суть, мишурность и броскость - трёх скрученных, вырванных в памяти гемм ..
И рубит неистово, с хрипами, с жаром не скульптор уже, а простой камнетёс,
три геммы, три геммы, три геммы пожаром, который под аркой триумфом пророс,
но как же прекрасна в закате Аскона - мансардами снов, приютами грёз,
и чёрный, как ночь, обелиск полутона и искрами жизни Аннетиных слёз ...