СТРАНА ВОСКРЕШЕНИЯ - 2.

Несколько лет назад написал я, друзья дорогие, "Страну Воскрешения" - http://maikl-712.livejournal.com/108556.html , думаю, самое время продолжить.

Времечко настало чудесное - фарс, но как часто бывает в наших пампасах - фарс жестокий.
И просыпаются в это времечко все чУдные персонажи нашей великой жизненной литературы.
А знаете почему жизненной?
Нет и не было в нашей великой литературе фантастики, два жанра было всего - голый реализм и прикрытая сказка.
А в них, в этих жанрах, если бес, то настоящий, если царь, то придурочный, в общем всё, как в жизни, никакой фантастики.
И настолько живучи эти персонажи, я вам скажу, друзья дорогие. Оглянитесь кругом, сами увидите.

Ну, про бесов и бесенят, что из достоевщины, что из пушкиниады, вам рассказывать не надо, сами видите эти счастливые рожи в голубом экране на голубом глазу.
Чистые бесы! Классика жанра!
Вот не устаю повторять - вечна не страна, а её классика, где-где, а у нас это наглядно, даже выпукло.

Про Иванов-дураков писать не хочется, тошно, промышляют где придётся, уж не знаю, какую щ(с)уку они ловят, но лоб себе бьют с завидной настойчивостью и регулярностью.

Ну, а где ж главные герои? Да вот они.
Всё та же троица, в наших пампасах святее нет - Хлестаков, Смердяков и Чичиков.

Спасибо, кстати, Сергею Халкиди, напомнил про незабвенных, да и про их вечный дух русской революции, блестяще и точно описанный Николаем Александровичем Бердяевым.

Хлестаковых развелось немерянно, теперь они гоняют курьеров по всему земному шарику, отсель грозить мы будет ...., в общем, всем морду набьём (я цитирую).
Да, и каждый из них рассказывает, что ближе него к Самому, никого нет.
Что-то мне подсказывает, Гоголь таких Хлестаковых в жизни не видал, ну не бывает карикатур на карикатуру, сплошной дебилизм получается, ярковыраженный.
Ну, да хрен с ними, с Хлестаковыми, они своё дело туго знают, оберут всех, до нитки.

Главный герой, конечно, Смердяков. Вот этот живее всех живых.
А уж как он манну небесную ждёт, как надеется, как страждет, слов нет у меня, друзья дорогие, описать эту надежду с муками и терзаниями душевными, одни слёзы только и остались.
Непробиваемый, аки скала, страдалец наш.
И семейка его здравствует - мамаша достопочтенная - городская юродивая Лизавета Смердящая в полном здравии, проповедует на каждом углу о вере святой в манну небесную в пампасах наших и об откровениях Самого и толкованиях смыслов великих.
Ценят её и хвалят, по вечерам на эфир святой зовут, лучи счастья рассылать на идиотские головы сограждан.
В большом почёте мамаша Смердяковская.
Сам Павел Фёдорович тоже в здравии, правда, эпилепсию свою не лечит, ибо полезна она в деле окормления и наставления на путь истинный сотоварищей и прочего люда, ближнего и не очень.
Фёдор Павлович Карамазов его периодически порет конечно, по-отцовски, ну, для блага и во радение естественно, ум вбивает через одно место, шибко чувствительное у страждущего.
Правда, состояние его лучше не становится, а то и хуже, то норовит папаху на голову напялить, то коню яйца отшибить, больно резок и умён стал, говорит.
Ну, да хрен с ним и со Смердяковым, жить ему-не пережить в пампасах наших.

Где ж наш уважаемый герой - Чичиков?
Ох, тонкий человек, тонкий, нюх звериный, зад наичувствительный, подход блистательный, ручки шаловливые, голосок приятный, глаз намётанный.
Где ж, великий первопроходец наш?
Где, где, смылся уже, чутьё у него, повторю, звериное.
С капитальцем и смылся.
Души-то, один хрен, мёртвые, на кой они, а капиталец живой, в надёжном месте припрятан.
Вот туда и смылся. Живёт, как барин, поплёвывает на пампасы наши, яхточкой обзавёлся, не всё на одноколке шастать, домишко, усадебку на берегу лазурном прикупил, жена, детишки, что ещё нужно человеку, чтобы достойно встретить старость.
Но если что, он готов, по первому зову, только шепните, где и что лежит плохо, сей час объявится, но ненадолго - чтобы забрать и обратно, тихушник он, тихушник, но родине-матери ценен.

Вот и думай теперь, друзья дорогие, куда с таким багажом, с героями такими, нам всем деваться?
А других немае, в массе своей, естественно.
Одна надежда есть, одна единственная - животом порадеть, вот тогда что-то шевелиться начинает, когда голод - тёткой становится.

Правда, в пампасах наших старинный красивый обычай в таких случаях есть - со злобЫ начинать. Ну, здесь никуда не денешься, традиция старая, в сердцах и умах живёт извечно.

А вот для полного излечивания эпилепсий всяких, да и юродств с предсказаниями одна вещь должна случиться.
Чудо это, чудо, но чудо странное и неизбывное - манна небесная в наших пампасах больше просыпаться не должна!
Ну, не должна и всё!
И ждать её не должны!
Ибо, думаю я, что манна эта небесная из недр наших - и есть главное проклятие наших пампасов, не было б её, глядишь, и думать начали, а там и работать научились бы, а уж там бы и Чичиковы с Хлестаковыми перевелись бы, да и Смердяковы исчезли бы, куда ж им деваться-то тогда.

Вот и сказ весь, друзья дорогие, про страну Воскрешения.
А иного нет, да и быть не может.
А вы думайте, думайте, может ещё времечко есть на-подумать, а может и нет, кто знает, кто знает ...

Как всегда искренне ваш, друзья дорогие,
Михаил Анмашев.

***

Скажи-ка, шут, кто бредит, а кто нет, забавные идеи будоражат,
классический сонет - как будто кража, а здравомыслие частенько - это бред.

Да уж, король, нет глупости числа, иллюзия чиста не альтруизмом,
а истина всегда, ну, так проста, как и глупец, больной патриотизмом,
ну, а потом - кто знает, это бред, а может это всплеск идей, удачи,
я на тебя строчил вчера памфлет, а ты не понял и не дал мне сдачи.
Так кто же прав - твоя звезда?, мой ум?, а может быть мы оба правы в меру,
ведь даже варвар, даже дикий гунн берёг свою неправедную веру.
Ты вспомнил здравомыслие, отнюдь, ты путаешь цинизм со здравым смыслом,
я не гоню, король, со смыслом жуть на твою честь с достоинством обвислым.

Скажи-ка, шут, хоть полон ты презренья, к чему твоя ирония и смех?
Ждёт порка, ты искупишь свой же грех - от ёрзаний твоих схватил мигрень я.

Ирония, король, удел лишь умных, полощет ветер кроны, флаги, море,
ты видел слёзы дьяков твоих думных, но только умный видит смех и в горе.
Восход для всех понятен, прост и светел, ты видишь лишь начало, не конец,
а умный утром видит уже вечер и что счудил серьёзностью глупец.
Да и не каждый чувствует, король, иронию и собственную глупость,
я говорю тебе не зло порой, но не сломить упрямство, дурь и тупость.
Вот ты от пересуд порозовел, в тебе кипит и злость, и спесь, стыдуха,
ты сам себе классический пример, но всё равно, ты слушаешь в пол-уха.

Скажи-ка, шут, но только не шутя, пусть люди и пусты и однобоки,
мы сокращаем собственные сроки, других без пользы для себя любя.

Король, я знаю все причуды карнавалов, под масками ухмылки и галдёж,
на гранях полированных кристаллов скрывается намеренная ложь.
Пойми, король, всё подлинное - лживо, тебе смеяться вовсе не к лицу,
и маска друга сменит маску живо на маску поклоненья подлецу.
Я не шучу, всмотрись ты в эти лица, в глаза, повадки и движенья рук,
твоя столица, ох, твоя столица воспитывает первородных сук ...
Ты лишь король, ну, что ты сможешь сделать, заставишь изменить поклон на честь,
из чёрных душ не выбелишь ты белых, а лица душ такие, как и есть.
Ну, сменят маски, выбелят лицо, улыбку нарисуют твои пешки,
оттенки разговоров налицо - а там одни ухмылки и усмешки ...

Скажи-ка, шут, ты скромен, или нет, ты так ретив, что просто жаждешь порки,
ты так проел всю плешь мою до корки, что я забыл написанный сонет.

Работа скромная, с тобой могу на "ты", и пошутить могу с тобой жестоко,
ведь взгляду твоему для полноты необходимо искреннее око.
Ну, да, бываю слишком я ретив, подшучиваю злобно и упрямо,
считай, что мой талант - аперитив в потоках опьяняющего спама.
Вот и вчера, ты просто свирепел, а я шутил легко, звеня, задорно,
но глупости твоей я гимн воспел, зажравшейся в переизбытке корма.
Ты думаешь, что я не одинок, что это кто-то подпалил сознанье,
король - запомни - будет день и срок, когда уйдут пустые ожиданья.
Да, брось, король, намёки и угрозы, ты голову мою не отберёшь,
зачем тебе прекрасные те розы, когда ты в окруженьи страшных рож.

Скажи-ка, шут, как быть с основой веры, апокриф исключительно лукав,
не спрячешь исподволь его уже в рукав, когда писцы и списки вроде целы?

Ну, что сказать, король, твой духовник бывает трезв, но лишь в воскресной мессе,
я всё прочёл, подумал, сразу вник, хотел отдать апокриф этот прессе,
но пожалел тебя, страну, корону, закончится же вмиг слепая власть,
вы отдаётесь власти, словно гону, я думаю, чтоб вычурно пропасть.
Вот например, ты помнишь спор о вере, теологов собрал со всех углов,
ты понимаешь, только в полной мере, всю глубину былинных этих слов?
Не о тебе там речь, не о величии, и все теологи не объяснят тебе,
что нас с тобой не делит то различие, что я умён, а ты - ну, так себе ...
Не красят все короны головы и права не дают распоряжаться,
я каждый день умом "иду на вы", а мозг же твой короной может сжаться ...

Скажи-ка, шут, ты ценишь свою наглость, и есть ли твоей наглости предел,
да, впрочем, я сегодня разглядел в тебе, как в особи, людскую злость и стадность.

Да, брось, король, я вышел и ушёл, а вот тебе куда девать корону,
я злобен - знай, я для себя нашёл местечко лучше службы пустозвону,
давай на спор - кто проживёт один, ты без меня, а я без господина,
ты помнишь, что сказал Насреддин про падишаха, время и скотину,
да вот же я - и вот меня тут нет, а в твоём троне весь истёртый шёлк,
ты хочешь мой единственный совет, советов не даёт уставший волк,
ты вымотал меня, мой господин, ты туп, упрям, безнравствен и подл,
ты хочешь быть один, так будь один, прошение в отставку уже подал.
Прощай, король, счастливым ты не будешь, а я найду себе еду с вином,
и помни, если сразу не осудишь, то не решишь наш сломанный бином ...