Всё неизменно в этом мире,
от ветхих дней до наших лет,
и мы находим в Иезекииле
нет не ответ, а лишь совет!
И Тирский царь упал навеки,
как впрочем, падаем и мы,
все божьи (ликом) человеки
не различают свет и тьмы!
Да что Иов? Всё неизменно!
И друга три, ночной кошмар,
врачём проколотая вена,
надменный глупенький Софар,
и Елифаз спокойный, томный,
и узел плотный на спине,
сосед его - Иван Бездомный
вещает громко в тишине!
И только отзвук тихий дара,
что дан поэтам и пророкам,
до нас донёс совет Вилдада,
что споры с богом выйдут боком!
Да что ему, и жизнь не свята,
всё выводя своей рукой,
порой бывает рановато,
порой уже за упокой,
но повторяя ритмы мантр,
выводит больше по кривой,
что там Дали и Босх и Сартр,
Лесков и Гаршин и Толстой,
на душу абы как положит,
с души не абы как срыгнёт,
брыкается, когда стреножат,
брыкаются, когда соврёт,
так с бодуна и с перепоя,
в припадке буйном гневной лени,
из-под листвы и перегноя
не Ерофеевы, но Вени,
спешат к последней электричке,
не в Петушки, а в Снегири,
и в отдалённой перекличке
талант меняют на рубли!
Пускай ленив и нагл бог
в своей античной наготе,
но кто ещё бы спеть так смог
в пропИтой, в просмолЁнной пустоте?
Михаил Анмашев.
от ветхих дней до наших лет,
и мы находим в Иезекииле
нет не ответ, а лишь совет!
И Тирский царь упал навеки,
как впрочем, падаем и мы,
все божьи (ликом) человеки
не различают свет и тьмы!
Да что Иов? Всё неизменно!
И друга три, ночной кошмар,
врачём проколотая вена,
надменный глупенький Софар,
и Елифаз спокойный, томный,
и узел плотный на спине,
сосед его - Иван Бездомный
вещает громко в тишине!
И только отзвук тихий дара,
что дан поэтам и пророкам,
до нас донёс совет Вилдада,
что споры с богом выйдут боком!
Да что ему, и жизнь не свята,
всё выводя своей рукой,
порой бывает рановато,
порой уже за упокой,
но повторяя ритмы мантр,
выводит больше по кривой,
что там Дали и Босх и Сартр,
Лесков и Гаршин и Толстой,
на душу абы как положит,
с души не абы как срыгнёт,
брыкается, когда стреножат,
брыкаются, когда соврёт,
так с бодуна и с перепоя,
в припадке буйном гневной лени,
из-под листвы и перегноя
не Ерофеевы, но Вени,
спешат к последней электричке,
не в Петушки, а в Снегири,
и в отдалённой перекличке
талант меняют на рубли!
Пускай ленив и нагл бог
в своей античной наготе,
но кто ещё бы спеть так смог
в пропИтой, в просмолЁнной пустоте?
Михаил Анмашев.